Вступление
Жизнь часто принимает самые причудливые и жестокие формы, испытывая человека на прочность до предела. Бывают моменты, когда кажется, что все силы исчерпаны, а надежда — лишь бледный призрак, скользящий по краю сознания. Это история Миранды, женщины, которую судьба лишила мужа, но даровала сына, и которую жизнь загнала в угол, чтобы потом, в самый неожиданный момент, предъявить ей самый суровый и самый милосердный вызов. Эта история о горе, о бессонных ночах, о молоке и слезах, о работе на грани выживания и о том крике, который разделил ее жизнь на "до" и "после". Это рассказ о том, как человеческое сострадание и инстинкт материнства могут преодолеть боль утраты и страх перед неизвестностью, и о том, что самые важные встречи происходят там, где меньше всего их ждешь — на ледяной скамейке, на пути домой, в самом сердце борьбы за существование.
Глава I: Эхо Пустоты и Полуночное Кормление
Прошло всего четыре месяца с того дня, как я прижала к груди своего сына, своего маленького Джейкоба. Четыре месяца, наполненные новой жизнью, но омраченные глубокой, ноющей пустотой. Мой муж, мой добрый, сильный Марк, так и не увидел его. Никогда не взял на руки, не почувствовал его теплого дыхания на своей щеке. Рак забрал его, когда я была на пятом месяце беременности, оставив меня наедине с растущим животом и ошеломляющей тишиной в доме.
Я помню его последнюю улыбку, слабую, но полную любви, и обещание, которое он дал нашему еще не родившемуся сыну: "Я всегда буду с тобой, малыш. Всегда буду смотреть за вами обоими." Это обещание стало моим единственным якорем в мире, который рухнул.
Моя жизнь сейчас — это калейдоскоп из повторяющихся, изматывающих действий. Полночь, час ночи, три утра — Джейкоб просыпается, и я сижу, полусонная, в кресле, прижимая его к себе. Его крошечные губы причмокивают, его ручки сжимают мою рубашку. Это единственные моменты, когда я чувствую себя не просто выжившей, а полноценной. Это таинство, связывающее нас с Марком и жизнью.
Потом подгузники, бесконечная гора влажных салфеток и запах детской присыпки, который, кажется, навсегда въелся в стены квартиры. Между кормлениями — молокоотсос, мой постоянный, жужжащий спутник. Я собираю «золото» — каждую драгоценную каплю, зная, что это лучший подарок, который я могу дать своему сыну. Сон? Три часа здесь, час там. Урывками. Словно пытаешься собрать мозаику из осколков.
Чтобы выжить, я стала призраком. Моя работа начинается задолго до того, как город просыпается. Я уборщица в офисном здании в центре города. С 4:00 до 8:00 утра. Четыре часа интенсивного труда: пылесос, тряпка, дезинфицирующие средства. Четыре часа одиночества среди пустых столов и выключенных компьютеров, которые завтра будут олицетворять власть и богатство. Этого хватает ровно на оплату аренды и, да, на бесконечную стопку подгузников.
Моя спасительница, мой второй ангел-хранитель — это мать Марка, моя свекровь, Эвелин. После смерти сына она переехала в нашу небольшую квартиру, став невольной, но незаменимой няней. Эвелин, женщина с сердцем из золота и усталыми глазами, обожает Джейкоба. Когда я ухожу, оставляя ее с младенцем, я чувствую и облегчение, и вину. Облегчение от того, что Джейкоб в безопасности, и вину от того, что я не могу дать ей покой, которого она заслуживает.
Глава II: Крик на Холодном Рассвете
Утро того дня было ледяным. Середина ноября. Морозный туман висел над улицами, делая фонари похожими на расплывчатые желтые пятна. Я закончила свою смену — последний взмах шваброй, и вот я уже стою на тротуаре, сжимая в руках сумку с формой.
Центр города, как обычно, начинал гудеть. Первые автобусы, ранние пешеходы, торопливо шагающие мимо, уткнувшись в воротники пальто. Я шла к своей автобусной остановке, считая шаги, чтобы отвлечься от ноющей боли в пояснице.
И тут я услышала его.
Сначала я подумала, что это кошка. Или, может быть, замерзший щенок. Но звук был слишком... тонким. Слишком отчаянным и пронзительным, чтобы принадлежать животному. Звук, который я слишком хорошо знала. Крик. Крику младенца.
Я остановилась, пропуская вперед поток людей. Я стала единственной, кто, казалось, услышал это. Звук доносился откуда-то справа, от сквера, примыкающего к остановке.
Мои ноги сами понесли меня туда. Сердце забилось, как пойманная птица. Я обогнула куст, покрытый инеем, и увидела его.
На скамейке, мокрой от утреннего конденсата и инея, лежал сверток. Свернутая, слишком тонкая для такого холода, шерстяная шаль, и из-под нее — лицо. Маленькое, сморщенное, красное от долгого плача. Глаза закрыты, губы подрагивают. Одинокий.
Я застыла, не веря своим глазам. Как? Почему? Словно чей-то злой умысел или, что еще хуже, полное отчаяние.
Собрав последние силы, я подошла и опустилась на колени. Мои руки дрожали. Я не могла думать логически. Я была матерью, которая только что четыре часа назад кормила своего ребенка, и инстинкт взял верх над любыми правилами.
Я осторожно подняла сверток. Младенец был ледяным. Его маленькие ручки были сжаты в кулачки. Он немедленно перестал плакать, почувствовав тепло моих рук, и издал слабый, жалобный стон. Он был голоден. Это было очевидно.
В голове пронеслись образы: звонок в полицию, ожидание на этом морозе, чиновники, формальности... Нет. Сначала тепло. Сначала еда.
Я прижала его к себе под куртку, насколько это было возможно, и побежала. Не шла, а именно побежала по улицам, игнорируя боль в ногах и удивленные взгляды редких прохожих. Моя цель — дом. Мое тепло. Мое молоко.
Глава III: Два Младенца и Разговор с Совестью
Я ворвалась в квартиру, словно порыв холодного ветра. Эвелин, которая только что уложила Джейкоба, вздрогнула от неожиданности.
«Миранда! Что случилось? Ты вся бледная!»
Я едва могла говорить. «Эвелин... скамейка... у остановки... он...» Я развернула тонкую шаль.
Лицо Эвелин, обычно уставшее, стало пепельным. Она молча подошла, заглянула в сверток, и на ее глазах навернулись слезы. Она, мать, потерявшая сына, сразу поняла всю глубину трагедии.
«Боже милостивый... он замерз.» Она быстро взяла чистое полотенце и теплую пеленку. «Немедленно раздевай его. Начинай кормить. Я заварю горячий чай.»
Я опустилась на диван, рядом с мирно спящим Джейкобом, положив найденного младенца на подушку. Он был, по ощущениям, на пару месяцев старше моего, может, шесть месяцев. Я открыла свою рубашку. Снова инстинкт, чистый и непоколебимый.
Он жадно прильнул к груди. Звук его сосания, громкий и требовательный, наполнил комнату.
Слезы, которые я сдерживала с момента обнаружения, наконец, хлынули. Они капали на крошечную, мягкую макушку этого чужого ребенка. С одной стороны — мой родной сын, спящий в тепле, с другой — этот малыш, спасенный от верной гибели. Я плакала от облегчения, от ужаса, от ярости на мир, который позволяет такому случиться, и от глубокой, всепоглощающей жалости.
Мы с Эвелин переглянулись. В комнате повисла тишина, нарушаемая только его сопением. Мы обе знали, что делать, и это знание было мучительным.
«Мы должны позвонить в полицию, Миранда,» — тихо сказала Эвелин, держа в руках телефон. «Мы не можем его оставить. Это... это неправильно. И опасно для нас.»
Я кивнула, не отрывая глаз от ребенка. «Да. Я знаю.»
Через час малыш спал, сытый и теплый, в чистой, хотя и слишком большой, одежде Джейкоба. Мы вызвали полицию и социальные службы.
Офицер и социальный работник прибыли вместе. Вопросы были стандартными, но тон — настороженным. Я подробно описала, как нашла его. Я была откровенна: я принесла его домой, чтобы согреть и накормить, прежде чем звонить, потому что он был в критическом состоянии. Социальный работник, строгая женщина средних лет, долго смотрела мне в глаза. В ее взгляде не было осуждения, но была профессиональная оценка.
«Вы поступили как мать, миссис... Миранда,» — сказала она, записывая что-то в блокнот. «Но вы понимаете, что мы должны следовать протоколу.»
Они забрали его. Свернутого, теперь уже в толстое одеяло Джейкоба.
«Подождите!» — крикнула я.
Я кинулась к холодильнику и достала пакеты сцеженного молока. К ним добавила пачку новых подгузников и влажные салфетки, которые стояли на комоде. «Возьмите это, пожалуйста. Это лучшее, что я могу ему дать сейчас.»
Социальный работник мягко улыбнулась впервые. «Спасибо, Миранда. Вы сделали все, что могли.»
Дверь закрылась, и в квартире снова стало тихо. Тишина была теперь не той, что была до крика. Она была тяжелой, наполненной отсутствием, и вопросом: что будет с этим маленьким, беззащитным человеком?
Глава IV: Звонок в Четыре Часа
Следующий день прошел в тумане. Я с трудом справлялась с Джейкобом. Мой разум отказывался фокусироваться на тряпках и пылесосе. Я представляла себе маленького найденыша в казенных стенах, среди чужих людей.
Ближе к вечеру я сидела на диване, кормя Джейкоба, когда телефон зазвонил. Номер был незнакомый.
«Да?» — ответила я, приглушив голос.
Голос был мужской, низкий, властный. Не полицейский. Не социальный работник.
«Это Миранда? Вы та, что нашла младенца вчера?»
«Да, это я.»
«Вы должны встретиться со мной сегодня в шестнадцать часов. Запишите адрес.»
Тон не предполагал отказа. Это было требование. Я наспех записала адрес на обороте квитанции.
Когда я посмотрела на записанный адрес, у меня похолодело внутри.
Это был адрес офисного здания, где я работала. Самого высокого и дорогого в городе. Я убирала там этажи, но никогда не поднималась выше третьего.
«Зачем им это нужно?» — лихорадочно думала я.
«Я что, в беде?»
Страх начал сдавливать горло. Неужели меня могут наказать за то, что я сначала принесла ребенка домой? Меня, которая всего лишь дала ему тепло и еду? Неужели моя работа, мое единственное средство выживания, теперь под угрозой? Если меня уволят, нам с Джейкобом негде будет жить.
Эвелин пыталась меня успокоить. «Успокойся, дорогая. Ты спасла жизнь. Никто не может тебя за это наказать. Может, они хотят, чтобы ты дала показания.»
Но я чувствовала, что это не так. Чувствовалось напряжение и нечто официальное, исходящее от голоса.
Глава V: Кабинет Власти
Ровно в шестнадцать часов я стояла перед парадным входом здания. Я была одета в лучшее, что у меня было: чистое, но старое платье и единственные приличные туфли. Мой желудок сводило от страха.
Охранник, которого я видела каждое утро, но который никогда не смотрел мне в глаза, теперь, казалось, ждал меня. Он не спрашивал, не улыбался.
«Миранда. За мной.»
Он провел меня через холл, мимо мраморных колонн, к лифту, который вез только на самые верхние этажи — те, куда у обычных сотрудников нет доступа. Лифт бесшумно скользнул вверх. Этаж за этажом. Мое сердце отсчитывало высоту.
Мы вышли на этаже, откуда открывался потрясающий вид на весь город. Солнце клонилось к закату, раскрашивая небо в алые и золотые тона.
Охранник проводил меня через приемную, где не было никого, кроме огромной, впечатляющей картины. Он постучал в дверь и жестом пригласил меня войти.
Кабинет пах кожей и властью. Тяжелый, дорогой запах, совсем не похожий на запах чистящих средств, к которому я привыкла. Здесь было много дерева, темного, блестящего, и большие окна.
За огромным, широким столом, стоящим в центре комнаты, сидел мужчина. Он был седовласый, с резкими, умными чертами лица, одетый в идеально сшитый костюм, который, казалось, стоил больше, чем моя годовая зарплата.
Он не встал. Он не представился. Он просто смотрел на меня.
Его глаза, серые и проницательные, словно сканировали меня, мою одежду, мою усталость.
Он произнес только два слова, слова, которые в этом месте звучали как приговор или приказ.
«Садитесь.»
Я села на край кожаного кресла, чувствуя себя маленькой, грязной и совершенно потерянной в этом мире, где убирала мусор, но не имела права голоса. Ожидание было мучительным. Что он скажет? Какое обвинение прозвучит из его уст?Глава
VI: Тишина, Которая Давит
Я села, но не расслабилась. Я сидела на самом краю кресла, как школьница, ожидающая наказания, или обвиняемая, ждущая приговора. В кабинете воцарилась тишина, которая была хуже любого крика. Она не была успокаивающей или торжественной. Она была тяжелой, словно бронеплита, давила на мои виски, на легкие, на мое и без того измученное сердце.
За окном солнце уже почти скрылось за горизонтом, и в комнате, погружаясь в сумерки, зажглись мягкие, рассеянные огни. Они высвечивали каждую деталь: безупречный порядок на столе, где не было ничего лишнего, кроме элегантного блокнота и ручки; отражение города в полированном дереве, которое, казалось, впитывало в себя всю мою неуверенность. И, конечно, мужчину.
Он сидел абсолютно неподвижно, сложив руки на столе. Его серебристые волосы, аккуратно зачесанные назад, его серые глаза, которые не мигая смотрели куда-то сквозь меня, словно изучали не мою личность, а мой социальный статус, мою пригодность или, наоборот, непригодность для чего-то важного.
«Он что, ждет, пока я начну?» — пронеслось в панике. — «Я должна что-то сказать? Извиниться за то, что спасла ребенка? Объяснить, что я всего лишь уборщица, и не хотела нарушать их стерильный мир?»
Секунды тянулись, превращаясь в минуты, каждая из которых была испытанием. Я чувствовала, как на лице выступает испарина. Мне отчаянно хотелось поправить сбившуюся прядь волос, но я боялась пошевелиться, нарушить этот жуткий баланс власти.
Наконец, его взгляд сместился, сфокусировавшись на моем лице. Голос, который я слышала по телефону, был низким и ровным, лишенным всяких эмоций — ни гнева, ни сочувствия. Голос, привыкший отдавать распоряжения, которые не обсуждаются.
«Миранда», — произнес он, слегка растягивая мое имя, словно пробуя его на вкус. — «Ваше полное имя — Миранда Льюис. Четыре месяца назад вы родили сына, Джейкоба. Ваш муж, Марк Льюис, скончался от онкологического заболевания. Вы работаете здесь, на третьем этаже, в качестве обслуживающего персонала, с четырех до восьми утра, пять дней в неделю. Ваша свекровь, Эвелин, присматривает за ребенком.»
Это был не вопрос. Это было изложение фактов. Фактов о моей интимной, сложной жизни, которые он, очевидно, получил за пару часов. Моя жизнь, моя боль, мое горе, моя борьба — все было сведено к холодному досье. Это напугало меня больше, чем его молчание. У него была власть. Власть проникать в жизнь человека, не прилагая усилий.
«Да», — прошептала я, чувствуя себя еще меньше.
«Вчера, в восемь часов пятнадцать минут утра, вы обнаружили младенца на скамейке у автобусной остановки, в квартале отсюда. Вы принесли его домой. Вы согрели его и кормили его грудью до приезда социальных служб. Это тоже так?»
Он выделил слова «кормили его грудью». В них не было осуждения, но была странная, непонятная интонация — то ли удивление, то ли почти научный интерес.
«Да, это так», — мой голос окреп, в нем появилась нотка вызова. Когда речь зашла о ребенке, страх отступил, уступая место материнской защитной ярости. «Он был ледяным. Он был голоден. У меня есть свой сын, который кормится. Мне не нужно было думать, что делать. Я мать. Я сделала то, что должна была, чтобы спасти его жизнь. Я позвонила в полицию, как только он согрелся.»
Я ждала взрыва. Ждала, что он укажет мне на нарушение закона, на то, что я могла навредить ребенку, принеся его домой. Но взрыва не последовало.
Мужчина медленно кивнул. Он взял со стола толстый конверт и, не открывая его, положил передо мной.
«Меня зовут Элиас Вэнс», — наконец представился он. — «Я исполнительный директор этой компании. И я — дедушка этого ребенка.»
Глава VII: Признание и Бремя Правды
От этих слов у меня перехватило дыхание. Исполнительный директор. Человек, которому принадлежало это здание, эта империя. И дедушка того маленького, брошенного существа. Мир сжался до одного абсурдного, немыслимого пересечения.
«Его... его дедушка?» — я почувствовала себя полной дурой.
Элиас Вэнс посмотрел в окно, и впервые его жест был не властным, а усталым.
«Мой сын, Майлз. Он не был готов к этому. Его... мать. Это была случайная связь, Миранда. Девушка была из неблагополучной семьи. Она не сказала Майлзу о ребенке, пока он не родился. Когда она сделала это, он попытался помочь, дать ей деньги, устроить ее. Но...»
Он сделал паузу, его взгляд стал жестким.
«Она не выдержала. Она оставила его. Это произошло вчера утром, рано. Она оставила его, зная, что Майлз работает здесь, в здании, где вы убираете пол.»
В его словах была боль, но она была спрятана глубоко под слоем презрения и стыда. Презрения к матери ребенка и стыда за свою семью.
«Моя семья сейчас в полном хаосе, Миранда. Я немедленно нанял частных детективов, чтобы найти ребенка, как только Майлз сообщил о произошедшем. Детективы быстро отследили звонок в полицию и ваше имя. Они установили... всю вашу ситуацию.»
Он вернул взгляд к конверту.
«Вы не в беде, Миранда. Вы спасительница этого ребенка. Если бы вы позвонили в полицию и ждали там, в этом холоде, он бы мог получить серьезное переохлаждение. Вы приняли единственное правильное решение, и я благодарен вам за это. Наша компания благодарна вам. Город благодарен вам.»
Я почувствовала прилив невероятного облегчения, но оно тут же сменилось новой волной тревоги. За что эта вся предыстория? За что этот конверт?
«Я... я не жду награды, мистер Вэнс. Я просто счастлива, что он жив и сыт.»
«Возможно, но я жду от вас кое-что другое», — сказал он, и эта фраза мгновенно вернула атмосферу давления.
«Ребенок — мальчик, ему пять месяцев, его зовут Теодор. Сейчас он находится в больнице, проходит осмотр. Когда он будет выписан, он попадет в систему социальных служб. А это бюрократия, Миранда. Недели, месяцы задержек. Мой сын неженат, а я не могу немедленно получить полную опеку. Нам нужно время, чтобы законно оформить опекунство, доказать нашу состоятельность, нашу благонадежность. Нам нужно время, чтобы вытащить Теодора из системы, прежде чем его переведут в приемную семью.»
Его голос стал ниже, почти заговорщицким. Он наклонился вперед, и этот жест, даже из-за огромного стола, показался угрожающим.
«И вот для чего вы мне нужны, Миранда. У вас есть то, чего нет ни у меня, ни у Майлза, при всех наших миллионах. У вас есть... молоко.»
Глава VIII: Предложение, От Которого Нельзя Отказаться
Я моргнула, пытаясь осмыслить сказанное. Молоко. Мое молоко, которое я собирала для Джейкоба. Мой самый главный, самый примитивный ресурс.
«Что... что вы имеете в виду, мистер Вэнс?»
Он взял тот самый конверт и, не открывая, придвинул его по столу ко мне.
«Теодору нужно женское тепло. Ему нужна мать. Ему нужно молоко. Доктор подтвердил, что ваше грудное молоко — лучшее, что он получил с рождения. Мы не можем рисковать, переводя его на смеси, пока он не окрепнет. Кроме того, нам нужен временный опекун — женщина с чистой репутацией, недавно родившая, имеющая опыт заботы о младенце.»
Он посмотрел мне прямо в глаза, и впервые в них была не власть, а расчетливая мольба.
«Я хочу, чтобы вы временно взяли Теодора к себе. Не как приемный родитель, а как наемный опекун. Вы заберете его из больницы, будете о нем заботиться, кормить его — фактически, будете ему няней и кормилицей. Вы будете жить в нашей резиденции, в отдельном крыле, вместе с вашим сыном и вашей свекровью. Под круглосуточной охраной и присмотром лучшего педиатра.»
«Жить... в вашей резиденции?» — я не могла поверить своим ушам.
«Да. Мы освободим вас от вашей нынешней работы. Вам больше не нужно будет убирать это здание. Мы покроем все расходы, связанные с вами и вашим сыном. И, Миранда, за ваши услуги, за то, что вы спасете моего внука от бюрократии и дадите ему лучшее начало, мы будем платить вам...»
Он назвал сумму. Она была настолько велика, что мой мозг отказался ее обрабатывать. Это была сумма, которую я не заработала бы и за пять лет своей работы.
«Это... это невероятно», — я заикалась.
«Нет, это справедливо», — возразил Вэнс, кивая на конверт. «В этом конверте — чек на предоплату, достаточную для покупки небольшой квартиры. И юридический договор, который гарантирует вам эту сумму ежемесячно, пока вы заботитесь о Теодоре. А также гарантия оплаты обучения Джейкоба и ежегодного взноса на ваш пенсионный счет. Мы обеспечиваем ваше будущее, Миранда, в обмен на его настоящее.»
Мой мир, который еще утром состоял из грязных полов и дефицита сна, рухнул, чтобы перестроиться в нечто невообразимое. Свобода. Безопасность. Будущее для Джейкоба.
«Почему я? Вы могли бы найти профессиональную няню, Мистер Вэнс. У вас есть все ресурсы.»
«Я уже сказал, почему», — ответил он, его тон смягчился. — «Во-первых, молоко. Нам нужен естественный, эмоциональный контакт. Во-вторых, вы доказали, что вы не просто няня, а мать, которая не проходит мимо. Вы не побоялись нарушить правила ради жизни. Это редкое качество. В-третьих, это юридически проще. Социальные службы будут гораздо более благосклонны, зная, что ребенок находится у женщины, которая его нашла и уже накормила, а не у незнакомой, высокооплачиваемой работницы. Это выглядит естественно, как временное, гуманное решение.»
Он жестом показал мне открыть конверт.
Я дрожащими руками развернула юридический документ. Сложная юридическая терминология, но суть была ясна: «Временный опекун-кормилица». Внизу стояла астрономическая сумма. И вот он — чек, нарисованный на бумаге обещание конца моей борьбы.
«Подумайте об этом, Миранда. Вы обеспечите будущее своему сыну, и вы спасете жизнь моему внуку. Это не просто работа. Это второй шанс для всех нас.»
Глава IX: Ночь Решений и Принятие Новой Реальности
Я вышла из здания Вэнса в оцепенении. Город теперь был просто пятном света и шума, который не имел ко мне никакого отношения. Я не шла, а плыла, держа в руках конверт, который весил целую жизнь.
Эвелин ждала меня, измученная, но тревожная.
«Ну что? Что они хотели? Уволили?»
Я покачала головой и упала на диван, выкладывая содержимое конверта на старый кухонный стол. Чек. Договор.
Эвелин прочитала. Прочитала один раз. Потом еще раз, прищурившись. У нее отвисла челюсть.
«Миранда... это... это безумие. Пять лет нашей жизни в одном чеке.»
Мы провели бессонную ночь. Не из-за Джейкоба, а из-за тяжести решения.
С одной стороны: Свобода. Больше никаких 4:00 утра, никаких морозных улиц, никакого запаха хлорки, никакой вечной, унизительной борьбы за копейки. Будущее Джейкоба.
С другой стороны: Цена. Жизнь в золотой клетке. Войти в мир Вэнса, мир, где деньги решают все, даже материнскую любовь. Стать инструментом, средством, чтобы вытащить маленького Теодора из государственной системы. Смогу ли я жить с этим? Не привяжусь ли я к этому чужому ребенку, зная, что через несколько месяцев его заберут?
Я посмотрела на мирно спящего Джейкоба. Моего сына, который никогда не узнает своего отца. И я знала, что Марк хотел бы, чтобы я выбрала безопасность.
«Эвелин», — сказала я под утро, когда первые бледные лучи солнца коснулись подоконника. — «У меня нет выбора. Не ради себя. Ради него. И ради того маленького Теодора. Ему нужно мое молоко, а моему сыну нужно это будущее.»
Она взяла меня за руку. «Тогда мы сделаем это. Мы справимся. И помни: ты не просто кормилица. Ты — его спасительница, Миранда. Это честь.»
В тот же день я позвонила по номеру, указанному в контракте, и сказала: «Я согласна.»
Глава X: Переход в Другой Мир
Все произошло невероятно быстро. Менее чем через 48 часов, пока я собирала наши скромные пожитки, к дому подъехал черный, блестящий автомобиль. Приехал адвокат Вэнса, чтобы уладить формальности с арендой и работой. Мне выдали аванс наличными для неотложных нужд — сумма, которую я никогда не держала в руках.
Прощание с нашей старой, тесной квартирой было горько-сладким. Я попрощалась с обшарпанными стенами, которые видели мое горе и мою любовь.
Резиденция Вэнса находилась на окраине города, в районе, о существовании которого я знала только из журналов. Огромный дом, окруженный высоким забором, скрытый за вековыми деревьями. Дом, который сам по себе был произведением искусства, а не просто жильем.
Нас разместили в отдельном крыле, которое скорее походило на роскошную квартиру. Две спальни, кухня, гостиная. Все новое, чистое, безупречное. Никаких следов пыли или грязи. Никакой моей работы. Нас встретила горничная и повар.
«Вы не должны ничего делать, Миранда», — сказала мне горничная. — «Ваша единственная задача — заботиться о детях.»
Впервые за много месяцев я почувствовала, что могу дышать полной грудью. Я легла в мягкую, чистую постель, и мой сон был глубоким, безмятежным, прерываемым только радостным плачем Джейкоба.
Новая жизнь началась на следующий день. Мы поехали в частную клинику. Элиас Вэнс ждал меня там. Его сын, Майлз, высокий, нервный мужчина лет двадцати пяти, стоял рядом. Он выглядел несчастным и потерянным.
«Миранда», — сказал Вэнс, кивая мне. — «Познакомьтесь с Майлзом. Майлз, это Миранда, спасительница Теодора.»
Майлз протянул мне руку. «Спасибо, Миранда. Я... я не знаю, что сказать. Я чувствую себя ужасно.»
«Не стоит», — ответила я, сжимая его руку. — «Главное, что он в безопасности.»
Вэнс провел нас в палату. Теодор лежал в колыбели. Он был чист, ухожен, но в его глазах все еще была тень печали.
«Теодор, познакомься с Мирандой», — тихо сказала я.
Я взяла его на руки. Он был немного тяжелее Джейкоба, его глаза были карими, совсем не похожими на светло-серые глаза Марка или Вэнса. Когда я прижала его к себе, он сразу начал искать грудь. Снова этот знакомый, требовательный крик, теперь уже тихий.
Я села на стул и начала кормить его. Вэнс и Майлз стояли рядом. Они смотрели с благоговением. Это было не просто кормление. Это было передача жизни, спасение, которое не мог купить ни один чек.
«Смотри, отец», — прошептал Майлз. — «Он спокоен. Он ест.»
Элиас Вэнс посмотрел на меня. В этот момент, впервые, в его глазах появилось что-то, что не было властью или расчетом. Это было уважение.
«Вы — очень сильная женщина, Миранда Льюис», — сказал он. — «И теперь вы часть нашей семьи, пока мы не закончим с этим делом. Запомните: о вас и о Джейкобе позаботятся. Но вы должны выполнять свою часть сделки. Вы должны заботиться о Теодоре так, как вы заботитесь о своем сыне.»
«Я это и делаю», — просто ответила я, глядя на двух сосущих младенцев.
Моя жизнь стала двойной. Я была Мирандой, матерью Джейкоба, скорбящей вдовой, и я была Мирандой, высокооплачиваемой кормилицей, временной матерью Теодора, живущей в роскоши. Каждый день был наполнен абсурдом и глубоким, почти религиозным смыслом. Я давала молоко, я давала тепло. Я спасала чужого ребенка и в то же время спасала себя и своего сына.
Мои руки больше не пахли хлоркой. Они пахли молоком. И в этом запахе, запахе жизни, было обещание будущего, которое я никогда не осмеливалась себе представить.
Я стала призраком в чужом особняке, но теперь я была призраком, которому даровали крылья. А Марк, я верила, улыбался где-то там, сверху, видя, как я выполнила его обещание: я спасла жизнь.
Комментарии
Отправить комментарий